Сергей Ходнев
The Art Newspaper Russia
Уникальная выставка про средневековую власть, с ее мистическими и сакральными обертонами, открылась в выставочном зале Патриаршего дворца
Десять с лишним лет главным двигателем выставочных успехов Музеев Кремля был цикл «Императорские и королевские сокровищницы мира в Кремле». Кажется, что за это время цикл честно исчерпали. Или почти исчерпали. В кремлевских планах на предстоящие 12 месяцев есть, например, уже повторное обращение к японским сюжетам. А есть довольно экзотический поворот темы — сокровища португальской короны, что с исторической точки зрения резонно, раз португальская колониальная империя когда-то была богатейшим территориальным конгломератом мира. Но все же это несколько локальный предмет рядом с сокровищами Тюдоров, Габсбургов или скопидомных саксонских Веттинов — а они в цикле уже отыграли свои славные роли.
Более того, и сокровища французских королей в рамках выставочной серии уже в Кремле гастролировали: драгоценные средневековые, ренессансные и барочные сосуды из личной коллекции Людовика XIV привозили из Лувра в 2004 году. И все же именно теперешняя выставка о Людовике Святом на излете «сокровищного сериала» (даром что формально она к нему вроде как и не относится) безупречно вписывается в его контекст. Нужно только вспомнить, что дело происходит в Кремле, который со всеми его алмазными, золотыми, иконными, фресковыми и белокаменными фондами — это еще и хранилище символических образов власти. А про власть, особенно власть средневековую с ее сакральными и мистическими обертонами, гуманитарная наука последних 50 лет недаром любит рассуждать с методологической опорой на знаменитые труды о ритуальной ауре вокруг французской короны: «Короли-чудотворцы» Марка Блока, «Два тела короля» Эрнста Канторовича и так далее.
Людовик IX, правивший Францией в 1226–1270 годах (то есть во времена наших Александра Невского и его сына Даниила Александровича, первого удельного князя Московского), был образцовым воплощением этой чрезвычайно возвышенной идеи королевского сана. Набожный христианин, носивший под порфирой власяницу. Мудрый и могущественный правитель, который сделал Францию общеевропейским средоточием и политического авторитета, и культурного превосходства. Строгий блюститель правосудия, самолично рассуждавший тяжбы своих подданных всех чинов; что-то из его деяний в этом качестве (истребление богохульников, ростовщиков, игроков, проституток) вне контекста времени верхом правосудия может и не выглядеть, но сами принципы верховенства общегосударственной судебной власти, презумпции невиновности, опоры на систему римского права и запрета на варварские пережитки вроде ордалий и судебных поединков вообще-то в любом контексте неплохи. Рыцарь без страха и упрека, а значит, и крестоносец: Людовик лично участвовал в Седьмом и Восьмом крестовых походах. Которые для него, при всем его рвении и героизме, оборачивались сплошными бедствиями: поражения, плен, вынужденные уступки сарацинам, лагерные болезни (в особенности дизентерия, которая и сгубила короля, — конечно, не романтично, но что делать!). Но дополнительный блеск его короне придавали и они.
Не всем великим правителям удается создать идеальный и красноречивый архитектурный манифест, но Людовику Святому это удалось. Его Сент-Шапель, Святая капелла, не просто хрестоматийный образец высокой готики. Во-первых, это знак королевского величия. В Сент-Шапель, собственно, два храма, расположенных один над другим. Приземистый нижний — для королевских слуг, верхний, ослепительно прекрасный, залитый разноцветным светом, преломляющимся в витражах, которых так много, что вещественная тектоника стен исчезает, был предназначен для монарха.
Казанова, помнится, с гордостью писал о венецианской базилике Святого Марка, что ни один государь в мире не может похвастать такой дворцовой часовней. Такой именно, как Сан-Марко, действительно некому было хвастать, кроме дожей, но Сент-Шапель Людовика IX все ж таки была вне конкуренции, и не только благодаря немыслимому архитектурному совершенству. Это было сакральное пространство особого статуса, единственный в своем роде грандиозный реликварий для хранения важнейших святынь христианского мира.
В этой коллекции, освящавшей и возвышавшей власть Людовика, были не только очередные частицы Креста Господня и Вифлеемских яслей. Если верить средневековым источникам, там был, например, Нерукотворный образ (тот самый, «мандилион», Святой убрус — полотенце с чудесно отпечатавшимся ликом Христа). Было Копье Лонгина — реликвия голгофской драмы, вызывавшая в средневековом сознании особый трепет. И был предполагаемый Терновый венец Спасителя, это уже известно совершенно точно.
Эти сокровища Людовик не обрел чудесным образом в брошенном храме, не получил в дар от великодушного чужестранного правителя, не завоевал в бою. Все куда прагматичнее. Незадачливый латинский император Балдуин II Фландрский, правивший в захваченном крестоносцами Константинополе, был вынужден, чтобы как-то сводить концы с концами, заложить венецианцам принадлежавшие его державным византийским предшественникам святыни, включая Терновый венец. Людовик Святой их выкупил за 135 тыс. ливров. Для сравнения: на то, чтобы за рекордно короткий по тем временам срок в семь лет построить Сент-Шапель, ушло 40 тыс. А в еще 100 тыс. королю обошлось создание огромного, трехметровой высоты, драгоценного ковчега, куда реликвии были помещены. Ковчег этот не сохранился, его переплавили во время Великой Французской революции. Но сохранилось множество предметов, связанных с биографией самого Людовика IX и его посмертным почитанием (включая документы канонизационного процесса), с литургической практикой Сент-Шапель, его любимого храмового детища, и вообще вещей, отразивших ту эпоху во всем ее готическом великолепии и со всеми странными переплетениями: ослепительный идеал власти и будничные феодальные зверства, схоластическая ученость и неоплатоническая мистика, аскеза и куртуазная придворная культура.
Эти вещи и показывают Музеи Кремля на своей выставке. Большая часть из 75 экспонатов привезена из Франции: из Лувра, Национального музея Средневековья (Клюни), Национальной библиотеки. Ряд особо хрупких, плохо переносящих дальние вояжи произведений XIII века (резная кость, лиможские эмали) отпустил в Москву Государственный Эрмитаж. Но самые сенсационные экспонаты предоставлены французской стороной. В художественном смысле главное украшение выставки — фрагменты оригинальных витражей Сент-Шапель. В смысле сакральном — реликварий для хранения Тернового венца, правда не средневековый, а постреволюционный, наполеоновских времен, скромное, но напоминание о благочестивых амбициях Людовика Святого, в своем собирании святынь считавшего себя преемником императоров Византии. Равно как и обитавшие в Кремле государи московские.