Выставка скульптура

В Музеях Московского Кремля открылась выставка "Генри Мур и классический канон современной скульптуры". Представлены скульптура и рисунки британского классика из Фонда Генри Мура в Перри-Грин, галереи Тейт, Британского музея, Британского совета и других собраний Соединенного Королевства. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.

Выставка Генри Мура (1898-1986) как таковая для России не сенсация: Британский совет уже привозил большую ретроспективу скульптора в Ленинград (точнее, в Петергоф) и Москву в начале 1990-х. Она, кажется, была даже больше, чем нынешняя. Сенсация в том, что выставка открыта в Кремле, и это своего рода декларация о дальнейших кремлевских намерениях: вне современного искусства сегодня не может существовать ни один музей мира, ни Лувр, ни Прадо. Генри Мур стал первым художником XX века, допущенным в Музеи Кремля, консервативные по положению и по составу коллекций, но отнюдь не по музейной идеологии. Прежние модельеры и ювелиры не в счет — на этот раз речь идет не о декоративно-прикладном искусстве, не о дизайне. Хотя в Кремле и начинаешь немного сомневаться в том, что Мур — это не дизайн, причем сомнения посещают вас не в Успенской звоннице, где десятки миниатюрных статуэток почти ювелирной работы выставлены на фоне изысканно декоративных рисунков, а в Одностолпной палате Патриаршего дворца, где показывают большую парковую скульптуру на фоне сотканных по муровским рисункам шпалер.

Успенская звонница представляет нечто вроде творческой лаборатории, где Мур — методом анализа древних культур, от Египта до Мексики, и синтеза их с кубизмом, сюрреализмом, абстракцией, итальянским Возрождением и английским пейзажем — получает этот свой "классический канон современной скульптуры". Экспериментирует с материалами, от дорого алебастра до дешевого свинца, которым в юности по бедности обходился вместо бронзы. Режет каменные "головы" и "маски", отсылающие к Африке и доколумбовой Америке, покрывает "прямоугольные формы" египетскими иероглифами, сшивает части "фигур" латунными или веревочными струнами, вглядывается в пустые глазницы "шлемов". Проецирует образ ренессансной мадонны с младенцем на архаическую пластику и реальность, являющуюся то в виде собственной жены с дочерью, то в виде спящих, укрывшихся от бомбежек в лондонском метро, которых Мур рисовал как "официальный военный художник", чтобы в итоге синтезировать "лежащую фигуру". Вечно сонную мать-природу, в чьих мягких выпуклостях и вогнутостях, изоморфных самим "зеленым холмам Англии", дремлет новая жизнь. Восхитительные рисунки, и обыкновенные скульпторские эскизы, и военные зарисовки в метро, и самостоятельные, почти станковые композиции, напоминающие о Максе Эрнсте и Иве Танги, даже более красноречиво, чем сами скульптурные модели, говорят о том, насколько прочно Мур связан со сновидческой поэтикой сюрреализма. Тогда как экспозиция в Одностолпной палате показывает, насколько органично эта революционная поэтика, будучи отлитой в крупных формах парковой скульптуры (все отливки — прижизненные и практически собственноручные, так что Мур, в отличие от иных мастеров модернизма, не вышел в неограниченный тираж), вписывается в традиционный английский сад.

В Генри Муре английская школа наконец преодолела комплекс пластической неполноценности, будто бы свойственный скульптурно неодаренным островитянам. Конечно, он, любимец верховного критика и теоретика модернисткой пластики Герберта Рида, был ключевой фигурой в истории британской скульптуры. Этот тягучий океан медленного формообразования засасывает в себя весь английский авангард первой трети XX века: вон в волнах показалась голова "Бурильщика" Джейкоба Эпстайна, вон — локоть "Сидящего" Анри Годье-Бжеска, а там они завертелись водоворотом, как дырявые "Формы" Барбары Хепуорт. Но из этого океана вышла, подчас не особенно отряхиваясь от муровского влияния, и вся "новая британская скульптура", начиная Энтони Каро и заканчивая Энтони Гормли. Однако предметом национальной гордости Мур сделался не только и не столько поэтому.

В сущности, всю историю модернистской скульптуры XX века можно описать как процесс метаний и колебаний между двумя полюсами, одним из которых будет Генри Мур, а другим — Альберто Джакометти. Причем Мур с его "лежащими фигурами" обозначает в этой схеме массу, статику, покой и созерцательность, а Джакометти с его "идущим человеком" — сгущенную энергию, динамику, нерв и беспокойство. Интересно, что не Джакометти, чей военный опыт ограничивается успешным бегством в нейтральную Швейцарию из оккупированной Франции, а именно Мур, успевший хлебнуть иприта на полях Первой мировой и оставивший один из лучших памятников Второй мировой в своих "андерграундных" набросках, оказывается художником покоя, мира и стабильности. И хотя он, безусловно, великий революционер, его художественная революция, в сущности, бескровная и бархатная. Впрочем, для Кремля открыть ворота перед таким, бархатным и пушистым революционером — все равно смелый шаг.

Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/1879084