"Золотой век английского двора" в Музеях Кремля

В Музеях Московского Кремля открылась выставка "Золотой век английского двора: от Генриха VIII до Карла I". Уники из лондонского Музея Виктории и Альберта и других английских коллекций выставлены в двух залах, Успенской звоннице и Одностолпной палате. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

В1600 году в Лондон прибыл посол царя Бориса Годунова, Григорий Микулин, оставивший подробное описание своего визита, прелестный образчик жанра "иностранцы глазами русских". Подробное - потому что невесть какая дипломатическая важность могла таиться в любой детали: когда после парадного обеда у Елизаветы I послу поднесли рукомойный прибор, Микулин умывать руки при королеве на всякий случай не стал, потому что по московским обычаям это было бы неприлично. "И королева учала быть весела и Григорья-то похвалила". Так и получилось, что описания переговоров, аудиенций и важных политических событий (вроде, на минуточку, мятежа графа Эссекса) у русского дипломата соседствуют с забавно "остраненными" заметками о приятностях "Лунда-города" и двора "Елизавет королевны". То в церкви во время богослужения "учали играть в ворганы и в трубы и в иные во многия игры и пети", то во время процессии "люди посадские с женами и детьми королевну поздравляли", то показывали королеве "потеху", "как пред нею билися-съезжалися меж себя князи и боярские дети в полных доспехах, верхами".

Русскую тему нынешняя выставка не затрагивает, если не считать двух знаменитых "барсов" (пара серебряных сосудов в форме геральдических зверей), которые сейчас хранятся в Оружейной палате, а сделаны были, видимо, для той же "Елизавет королевны" примерно в том же 1600 году. Но она именно о том, что сквозит между строк у Микулина - об ощущении двора как чуда, как непрестанного праздника, церемонного, местами переусложненного до таинственности, где очередного короля или королеву то и дело всячески "поздравляют" и радуют "потехами" и "многими играми".

И, при некоторой конспективности, выставка эта успевает рассказать о самих правителях. Вот, допустим, турнирный доспех Генриха VIII (его на выставку по-семейному одолжила племянница "короля Гарри" в пятнадцатом, кажется, колене - Елизавета II). Вообще, у ренессансных и барочных парадных портретов есть такое свойство, что им не то чтобы всегда безоговорочно доверяешь в смысле портретного сходства, на то они и парадные, но доспех-то врать не будет, и фигура короля представлена, так сказать, в 3D: высоченный, метр 83 (по меркам XVI столетия попросту великан), грузный и даже со скидкой на специфические латные моды обширный в талии. Злополучный Карл I представлен и портретом (хорошая копия портрета кисти ван Дейка, может быть, в мастерской художника и сделанная), и знаками ордена Подвязки, и трогательными свидетельствами его посмертного почитания. Но рядом еще один предмет, украшавшее кабинет короля чеканное серебряное блюдо работы Кристиана ван Вианена, совершенно фантасмагорический шедевр, выглядящий не то как слегка обезумевшее рококо (а это 1635 год меж тем), не то и вовсе как высокое ар-нуво годов так 1900-х; и если не о персоне короля, то об отточенности его художественного вкуса оно говорит куда как красноречиво.

Ну, и куда же без "Елизавет королевны". Учитывая, что королева-девственница все свое царствование неустанно трудилась над превращением собственных портретов в политически важное средство информации, массовой и не очень, неудивительно, что ее черты узнаешь в доброй дюжине экспонатов - портретные миниатюры, драгоценные камеи, да что там, есть даже столовый нож с ее резным портретом на ручке. Но главное - это громадный живописный портрет примерно 1560 года, во всех смыслах одна из центральных вещей на выставке. Он странный. С одной стороны, условный, немножко в духе фламандской поздней готики, - с жесткой застылой позой и жарким узорчатым золотым фоном, и это богатство поначалу принимаешь за сплошную наивность. С другой - если посмотреть на лицо королевы, то оно так изумительно (хотя и не то что бы лестно для августейшей модели) выписано, что вот тут неизвестного живописца ну никак не получается заподозрить в намеренном приукрашивании - видно, что нужно было самое дотошное сходство. Наконец, с третьей стороны, по своему назначению этот портрет - сплошная загадка. Девственность девственностью, но королева держит в руке гвоздику - любовный символ. А сзади виднеются буйно сплетшиеся цветы и плоды, и тут уж даже школьник в общих чертах догадается, к чему это. И поди пойми: то ли это эдакий изысканный аналог фотокарточки на сайте знакомств, предназначенный для перспективных царственных женихов, то ли такая обмолвка о личных чувствах государыни. К Роберту Дадли, скорее всего.

Дадли, он же граф Лестер, он же "милый Робин", надменно глядит с висящего рядом портрета и, продолжая игру в сложные живописные ребусы, сжимает в руке платок - уж не тот ли, который он как-то раз, вспотев во время теннисного матча, фамильярно взял из рук королевы и походя утерся им (а вы говорите - умывать руки неудобно). Чем скандализовал не только придворных, но и иностранные дворы, строившие на английскую королеву матримониальные планы.

Подобных историй и анекдотов тюдоровской и стюартовской поры, которые издавна роятся не только в научной литературе, но и в беллетристике, и в кино, на выставке вспоминается много: сплошная радость узнавания. Впрочем, скорее невольная, потому что выставка старается быть систематичной и рассказать, вооружившись живописью, гравюрами, рисунками, книгами, драгоценностями, доспехами, сразу обо всем. Об оружейном искусстве и придворных спектаклях-"масках", о лихорадочной моде на миниатюры Николаса Хиллиарда и Исаака Оливера и турнирах. О пиршественных столах, где стояла великолепная посуда, сделанная по эскизам первых художников своего времени (Ганса Гольбейна Младшего, например) и где почти не было вилок, о триумфальных арках и искусстве соколиной охоты, о том, как счастливое восприятие благоденствующей Англии как "новой Аркадии" переходило из придворного официоза в повседневный быт. И о Шекспире, конечно: намекая на ворох шекспироведческих теорий, рядом с экземпляром знаменитого "первого фолио" (посмертного сборника шекспировских пьес) висит портрет графа Саутгемптона.

Хотя от этой избыточности только острее ощущение того, до какой степени вся эта великолепная Англия не похожа на художественную реальность остальной Европы. Здесь все свое, вроде бы и откликающееся на континентальный мейнстрим, и воспитанное вроде бы на тех же образцах, но все равно елизаветинский Ренессанс не перепутаешь, скажем, с немецкими маньеристами того же времени, а архитектуру Иниго Джонса — с итальянским барокко. И, может быть, из-за этого упрямого "своего пути" русская культура так полюбила заглядывать, как в зеркало, в культуру английскую - причем полюбила давно, начиная как раз с пресловутого "золотого века".

Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/2052561?isSearch=True